Claude Lanzmann "Le livre de Patagonie"

Claude Lanzmann "Le livre de Patagonie"

Причём зачастую Литтл Бобом, не обойдёшся, понадобится Le Grand Robert.
Когда жизнь в очередной раз, когда и не ждали, саданёт вас обухом по голове, как она сделала это вчера, невзирая на куличи, шоколад и попытку светлых мыслей, не поможет никакое складывание коробочек и конвертов, а вязать очередной шарф в апреле как-то глупо, да и где найти шей на столько шарфов?  Попробую про книжки - к тому же я опять накопила неотчитанного.




Это  книга мемуаров, не роман, поэтому надо для начала как-то представить автора, хотя легко догадаться, что раз "Галлимар" издаёт мемуары на пятистах с лишним страницах, то автор - человек пожилой и известный.
Клод Ланзман (русскому интернету он известен как "Ланцман" - это на случай, если кто захочет почитать статью в Википедии) - действительно очень известный журналист, тут даже надо какой-то другой более широкий термин употрбить, типа "представителя творческой интеллигенции", его имя связывают в первую очередь с фильмом и книгой "Шоа". Как он  утверждает на страницах книги, даже сам факт появления во всех языках слова "Шоа", вытеснившего "холокост", тоже надо связывать с его работой.
Клод Ланзман родился в 1925 году во Франции, в еврейской семье выходцев из Молдавии и Белоруссии.
Участвовал в Сопротивлении, изучал философию, в частности в Германии, работал в крупных печатных изданиях, был близко знаком с разными известными людьми, в частности - с Сартром. А с Симоной де Бовуар был просто-таки очень близко знаком, причём в течение достаточно длительного времени.
В детстве и юности он никак не ощущал своё "еврейство", с первыми проявлениями антисемитизма столкнулся уже будучи студентом. В новом государстве Израиль оказался почти случайно, стал снимать первый документальный фильм. Потом углубился в тему депортации и уничтожения евреев нацистами, начал работать над документальным фильмом "Шоа" (фильм длится девять часов, работа над ним заняла около десяти лет) - слово "документальный" тут относительно, потому что фильм составлен не из архивных съёмок и документов, а исключительно из свидетельских показаний и съёмок, сделанных в семидесятые-восьмидесятые годы.
В последние годы имя Ланзмана связывалось с его резкой (и всегда ли оправданной?) критикой антисемитизма некоторых известных французских политических деятелей. Он не принял и резко критиковал книгу Джонатана Литтелла Les Bienveillantes, а на книгу Янника Энеля Jan Karski обрушился просто-таки с сокрушительной силой.

Когда книга Ланзмана вышла во Франции, он, как водится, был гостем разных литературных и нелитературных популярных передач. Фильм "Шоа" мне видеть не пришлось, сам Ланзман мне симпатичным никогда не казался, критика книги Литтелла (Jan Karski  я не читала) представляется возмутительно неоправданной (я, наверное, к этому вернусь ещё),  но какие-то упоминаемые в обсуждениях и интервью моменты из книги заинтересовали. В общем, я книгу читать особенно не стремилась, но она мне прямо сама в руки прыгнула в бибилиотеке, так что прочла.
Скажу честно - читать было интересно, но не одинаково интересно всё время.
Очень интересно про детство и юность, особенно про родителей. Сам Ланзман не оказался в концлагере, а потом прошёл через всё Сопротивление, несомненно во многом благодаря отцу, который просто-таки тренировал детей на случай облав - мог разбудить их среди ночи, чтобы они мгновенно и бесшумно прятались в тайниках, всё было продумано и рассчитано до мелочей.
Портрет матери, особенно когда речь идёт о годах, когда он как бы заново её для себя открывает (родители были в разводе), очень колоритен.
Другая интересная часть - про отношения с Сартром и Симоной де Бовуар. Очень много личного, разумеется, хотя я конечно этих отношений не смогу никогда понять (при том, что к Симоне де Бовуар отношусь с восхищением), и книжка Ланзмана меня на этом пути никак не продвигает.
Рассказ о поездке в составе журналистской делегации в Северную Корею и Китай вызвал у меня массу противоречивых чувств. Я априори особой симпатии к Ланзману  не испытывала, а рассказ о северокорейском донжуанстве запас этой симпатии уменьшил. Что бы он там ни говорил, он эгоистично себя вёл, и о том, как сложилась судьба молодой женщины, лучше не думать (несмотря на факсисмиле её письма, помещённое в книге).
Рассказ о работе над "Шоа" - очень интересно, разумеется. Как он правдами и неправдами добывал эти свидетельские показания, как их записывал, откуда возникали трудности, как всё делалось и создавалось. Ну, и отношение окружения и та работа, которая происходила внутри его личности.
Это по содержанию - я только ничтожную часть упомянула, но ясно, что такая жизнь не может быть неинтересной, он и сам это в начале заявляет, и абсолютно прав.

Стиль мне понравился меньше. Тут даже речь не о собственно стиле (язык-то хороший, а про лексику я вообще отдельно скажу), а о композиции. Он придерживается хронологии но при этом пытается каждую отдельную линию максимально продлить (если не довести доконца), откуда всё-таки нарушение хронологии, забегание вперёд и возвращение назад - иногда за этим уследить трудно, тем более, что книга густо населена персонажами.
Очень страшное введение (хорошо, сильно написанное) - и он объясняет, что эта тема (казни через отсечение головы разными способами) его мучит. Он потом к ней возвращается, но почти походя - в итоге этот сильный и страшный вступительный аккорд в контексте книги не слишком роправдан. на мой взгляд.
То же про эффектное название - он объясняет его в самом конце, но то ли плохо объясняет, неубедительно, короче остаётся ощущение притянутости за уши (не ищите дурного каламбура).

Тон мне не понравился совсем. По-французски это называется "moi, je", по-русски совсем грубо, "яканье". Понятно, конечно, мемуары, но вот часто с возрастом и опытом люди успокаиваются,  становятся сдержаннее, какое-то даже смирение что ли приходит. Это не случай Ланзмана. Я думаю, он всегда таким был, но с возрастом обострилось - ему вроде все ответы на все вопросы известны, и иногда в тоне сквозит чуть не нетерпимость.
Которая, в частности, проявилась в литературных дебатах, о которых я упомянула выше. Дело даже не в том, что Ланзман, похоже, считает, что литература на тему Шоа не имеет права на существование - это не новый дебат. Дело в том, что для него это вообще - не дебат. Он хочет его закрыть раз и навсегда, потому что его истина - непреложна; сам он не говорит, но иногда чувствуешь, что он считает себя практически держателем монополии на эту тематику.

В общем, я прочла книгу с интересом, рекомендовать её трудно, но любителям современной истории должно быть всё же интересно.

Я упомянула про лексику Ланзмана. Он упоминает множество слов, за которыми не то что приходится (можно и обойтись), но просто-таки очень хочется полезть в словарь. Причём зачастую Литтл Бобом, не обойдёшся, понадобится Le Grand Robert. Такое я очень люблю! При этом ясно, что он их не разыскивал в словаре, чтобы книжку написать, а это слова из его лексикона, некоторые несколько раз на протяжении повествования встречаются. Про слова я, наверное, потом отдельный пост напишу.

А так же :

отрывок из статьи о ГРИППЕ и ОРВИ

А вообще почитайте, если не читали Somerset Maugham "Cakes and Ale: or, the Skeleton

http://anicdeybetsna.word>press.com2002/07/10/band>it-foto-znakomstva/